Сентябрь 1974-го…
Начало моего шестого класса… Я и моя одноклассница Виолетта сразу после уроков рванули на тогдашнюю южно-калужскую окраину Москвы — в тот перекрёст улиц, где сейчас — станция метро “Коньково”, а тогда — свалка строительного мусора на смотрящем в будущее пустыре. Тогдашние тамошние жители величали себя “обитателями тех мест, где кончается асфальт”. По обеим сторонам шоссе, которому ещё предстояло стать Профсоюзной улицей, задумчиво доживали последние домики села Коньково. В одном из таких покинутых спасо-тотемов мы, черёмушкинские школьники, устраивали свои потаённые комнато-государства. На многокрапчато-изгрызенных стенах этих руин мы изваивали наши посвящения друг другу и миру, состоявшие из брошенных переселёнными в ново-скройки жильцами осколков невозвратных жизней — ещё не ведая, что во многом сочиняем проекты собственных судеб в жанре “смешанной техники”.
Старший брат моей одноклассницы, в то время — студент Строгановки — предложил пойти на выставку “запредельных художников”. И мы пошли…
Станции метро “Калужская” и “Беляево” в те дни только достраивались: пассажиры выходили из вагонного депо. Спросив у “аборигенов”, как проехать к улице Островитянова, мы добрались до места магического события,,, — откуда нам было знать, что станем свидетелями/участниками легендарной арт-ситуации!..
…Взмученное клокотание людей. Нам с Виолеттой хотелось видеть сразу всё и отовсюду, но — увы: плоская равнина, расплащавшаяся перед начинавшимся возводиться микрорайоном, этого издевательски не позволяла. Едва не теряя наши портфели, мы ввинтились в глуховато гудящую публику.
Первым зовом в наш адрес был оклик милиционера. Завидев наши пионерские галстуки, он вознёсся над нами, вопросив: «А вы из какой школы?». Сцепившись руками, мы выдернули друг друга из сектора внимания гуманоида-в-погонах и помчались на край поля, уставленного странными картинами-существами. Облокоченные о найденные на месте ящики и кирпичи, подпёртые обломками сухих веток или просто удерживаемые руками авторов, картины образовали несколько параллельных “улиц”. Кто-то из участников события даже наградил их именами, написав на фанерках чёрным мелом: “Проспект Казимира Малевича”, “Авеню Сальвадора Дали”, “Проезд нео-модернистов”, “Переулок героев-лианозовцев”, “Тупик соцреализма”… Некая бабуля оценила работы нон-конформистов так: «Интересные у вас, ребята, коврики, но какие-то они немножко жутковатые!». А к холсту с беспредметной композицией, похожей на последствия ядерного мини-взрыва в курятнике, подошёл подгулявший работяга. Вылив на картину остававшееся в бутылке пиво, он прокомментировал: «Это я так мою симпатию выражаю. Уж очень эта картинка напомнила мне личико моей жёнушки, когда я домой весёлым прихожу!..».
Внезапно со стороны “Тупика соцреализма” картаво зарычали моторы: это власть начала по-своему демонстрировать своё “восхищение” выставкой. Несколько тракторов и бульдозеров начали сминать ряды выставленных картин. Участвовал даже один асфальтовый каток. Но надо отдать должное водителям: они старались продвинуться дальше лишь после того, как художники успевали убрать свои работы — и в этом мы с Виолеттой старались в меру сил помогать. Зато отряд советской жандармерии не стеснялся: милиционеры хватали картины, норовя насадить их на головы авторов или просто огреть подрамниками. Много лет спустя я узнал, что эта выставка, вошедшая в историю искусства как “Бульдозерная”, была разогнана силами 120-го отделения милиции — того самого, где мне предстояло получить мой первый паспорт…
Какой-то из наиболее рьяных “наводителей ажура” (один из терминов милицейского слэнга тех лет) изготовился схватить за руки нас с Виолеттой, всхрипнув: «А вот сообщим в вашу школу, что вы тут!..». Но мы оказались проворнее бравого ландскнехта и рванули к спасительному оврагу, за которым виднелись купола храма бывшей усадьбы “Узкое”. Начал моросить дождь, и раскиселевшаяся глина мешала нашему побегу. Но в конечном счёте она же и помогла.
У бровки оврага мы заметили побросанные в кучу изодранные картины и выхватили одну из них, самую большую и непоправимо изуродованную. Вспрыгнув на её обратную сторону и держась за рейки подрамника и друг за друга, моя одноклассница и я скатились по размокшему склону на этих импровизированных салазках на дно оврага. Противоположная его сторона была густо прошита корнями старых деревьев, поэтому подъём оказался нетрудным. А милицейский урядник лишь беспомощно взирал нам во след…
Конечно, ощутимо досталось нашей школьной форме: я разодрал брюки, а Виолетта — платье и гольфы. Зато мы, сами того ещё не ведая, в некотором смысле стали участниками знакового события.
Мне хорошо запомнилась та картина, что спасла нас от охранителя соцпорядка и последующих неприятностей. На холсте размером примерно метр на два был изображён чей-то присарказмленный пухлогубый рот, из межзубья которого, самозванствуя в статусе сигареты, выкланивался дымящийся восклицательный знак. Вряд ли я когда-нибудь узнаю автора той композиции, — спасибо ему! И ей…
Начало моего шестого класса… Я и моя одноклассница Виолетта сразу после уроков рванули на тогдашнюю южно-калужскую окраину Москвы — в тот перекрёст улиц, где сейчас — станция метро “Коньково”, а тогда — свалка строительного мусора на смотрящем в будущее пустыре. Тогдашние тамошние жители величали себя “обитателями тех мест, где кончается асфальт”. По обеим сторонам шоссе, которому ещё предстояло стать Профсоюзной улицей, задумчиво доживали последние домики села Коньково. В одном из таких покинутых спасо-тотемов мы, черёмушкинские школьники, устраивали свои потаённые комнато-государства. На многокрапчато-изгрызенных стенах этих руин мы изваивали наши посвящения друг другу и миру, состоявшие из брошенных переселёнными в ново-скройки жильцами осколков невозвратных жизней — ещё не ведая, что во многом сочиняем проекты собственных судеб в жанре “смешанной техники”.
Старший брат моей одноклассницы, в то время — студент Строгановки — предложил пойти на выставку “запредельных художников”. И мы пошли…
Станции метро “Калужская” и “Беляево” в те дни только достраивались: пассажиры выходили из вагонного депо. Спросив у “аборигенов”, как проехать к улице Островитянова, мы добрались до места магического события,,, — откуда нам было знать, что станем свидетелями/участниками легендарной арт-ситуации!..
…Взмученное клокотание людей. Нам с Виолеттой хотелось видеть сразу всё и отовсюду, но — увы: плоская равнина, расплащавшаяся перед начинавшимся возводиться микрорайоном, этого издевательски не позволяла. Едва не теряя наши портфели, мы ввинтились в глуховато гудящую публику.
Первым зовом в наш адрес был оклик милиционера. Завидев наши пионерские галстуки, он вознёсся над нами, вопросив: «А вы из какой школы?». Сцепившись руками, мы выдернули друг друга из сектора внимания гуманоида-в-погонах и помчались на край поля, уставленного странными картинами-существами. Облокоченные о найденные на месте ящики и кирпичи, подпёртые обломками сухих веток или просто удерживаемые руками авторов, картины образовали несколько параллельных “улиц”. Кто-то из участников события даже наградил их именами, написав на фанерках чёрным мелом: “Проспект Казимира Малевича”, “Авеню Сальвадора Дали”, “Проезд нео-модернистов”, “Переулок героев-лианозовцев”, “Тупик соцреализма”… Некая бабуля оценила работы нон-конформистов так: «Интересные у вас, ребята, коврики, но какие-то они немножко жутковатые!». А к холсту с беспредметной композицией, похожей на последствия ядерного мини-взрыва в курятнике, подошёл подгулявший работяга. Вылив на картину остававшееся в бутылке пиво, он прокомментировал: «Это я так мою симпатию выражаю. Уж очень эта картинка напомнила мне личико моей жёнушки, когда я домой весёлым прихожу!..».
Внезапно со стороны “Тупика соцреализма” картаво зарычали моторы: это власть начала по-своему демонстрировать своё “восхищение” выставкой. Несколько тракторов и бульдозеров начали сминать ряды выставленных картин. Участвовал даже один асфальтовый каток. Но надо отдать должное водителям: они старались продвинуться дальше лишь после того, как художники успевали убрать свои работы — и в этом мы с Виолеттой старались в меру сил помогать. Зато отряд советской жандармерии не стеснялся: милиционеры хватали картины, норовя насадить их на головы авторов или просто огреть подрамниками. Много лет спустя я узнал, что эта выставка, вошедшая в историю искусства как “Бульдозерная”, была разогнана силами 120-го отделения милиции — того самого, где мне предстояло получить мой первый паспорт…
Какой-то из наиболее рьяных “наводителей ажура” (один из терминов милицейского слэнга тех лет) изготовился схватить за руки нас с Виолеттой, всхрипнув: «А вот сообщим в вашу школу, что вы тут!..». Но мы оказались проворнее бравого ландскнехта и рванули к спасительному оврагу, за которым виднелись купола храма бывшей усадьбы “Узкое”. Начал моросить дождь, и раскиселевшаяся глина мешала нашему побегу. Но в конечном счёте она же и помогла.
У бровки оврага мы заметили побросанные в кучу изодранные картины и выхватили одну из них, самую большую и непоправимо изуродованную. Вспрыгнув на её обратную сторону и держась за рейки подрамника и друг за друга, моя одноклассница и я скатились по размокшему склону на этих импровизированных салазках на дно оврага. Противоположная его сторона была густо прошита корнями старых деревьев, поэтому подъём оказался нетрудным. А милицейский урядник лишь беспомощно взирал нам во след…
Конечно, ощутимо досталось нашей школьной форме: я разодрал брюки, а Виолетта — платье и гольфы. Зато мы, сами того ещё не ведая, в некотором смысле стали участниками знакового события.
Мне хорошо запомнилась та картина, что спасла нас от охранителя соцпорядка и последующих неприятностей. На холсте размером примерно метр на два был изображён чей-то присарказмленный пухлогубый рот, из межзубья которого, самозванствуя в статусе сигареты, выкланивался дымящийся восклицательный знак. Вряд ли я когда-нибудь узнаю автора той композиции, — спасибо ему! И ей…
Комментариев нет:
Отправить комментарий